Кыся 3: Кыся в Америке - Страница 25

– Петербуржец, – ответил я из рюкзака.

– Отпад!.. – восторженно сказал Тимур, встал и повесил рюкзак на одно плечо. – Ну, Кыся, по весу ты просто – Майк Тайсон!

Я слегка выглянул из рюкзака. Тимур увидел, что я высунул голову наружу, и одобрительно сказал:

– Давай, давай, крути башкой! Запоминай. Мало ли что… Шестьдесят седьмая авеню. Квинс. Я тебе потом план покажу…

Когда-то в Германии – с семейством Шредеров и Манфреди, а потом и с Фридрихом фон Тифенбахом – мы часто смотрели по телевизору теннис. И я, волей-неволей, узнал всех "звезд" – и американцев Андрэ Агасси, и Пита Сампраса, и Джима Курье, и Майкла Чанга… Короче говоря, всех! Но для меня, как для русского Кота, на первом месте стоял, конечно, наш Кафельников.

Но в Германии был теннисист, которому поклонялись все немцы. И не только немцы. Такой рыжий парень – Борис Беккер.

Помню, все киевские Коты и Кошки, эмигрировавшие в Мюнхен по "еврейской линии", обычно до хрипоты спорили – еврей ли Беккер, или нет? И в конце концов сходились на том, что "звезда" мирового тенниса Борис Беккер – несомненно еврей!

– Вы его маму видели? Вчера показывали по "Евро-спорту"… Типичная Хайка с Подола! Только причесана и одета во что надо.

– А папа Бори?!.. Папу вы заметили? Он же вылитый Изя Майзель, который жиле нами еще в "Хаймухе"! Ну, хозяин Мурзика!.. Мурзик! Что ты молчишь, что?!.. Отец Беккера похож на твоего Изю?

Мурзик – старый, толстый, обожравшийся киевский Кот – нехотя говорил:

– Ну, есть небольшое сходство… Есть. В конце концов, все евреи похожи друг на друга. А шо такого?..

Лично мне, как питерскому Коту, на это было абсолютно наплевать. Но Беккер действительно был одним из лучших в своем деле на всем земном шаре.

И все немецкие газеты и телевизионные программы кричали про него что вздумается. Лишь бы имя упомянуть! Фотографии разные печатали, за которые иногда фотографу не грех было бы и рыло начистить…

Так вот, у Бориса Беккера была жена – Бабе. С темным цветом кожи. Казалось бы, что тут особенного? Все равно, как если бы я влюбился в Сиамскую Кошку. Просто другая порода. Но многие журналы и газеты сильно упражнялись по этому поводу.

А мой Фридрих фон Тифенбах, глядя однажды на экран телевизора, где показывали Бориса с женой Бабе, тихо и горестно мне сказал:

– Вот, Кыся, пример не только спортивного, но и гражданского мужества. Это все вранье, что мы, немцы, вытравили из себя расизм. Мы его упрятали до поры до времени поглубже. А он нет-нет да и выплеснется из нас зловонными брызгами!..

И Фридрих прочитал мне заметку из "Бильда", где описывается попытка взорвать тоже очень симпатичную полунегритянку – телевизионную "звезду" Арабеллу. Только потому, что она не чистокровная немка.

Но когда Тимур открыл своим ключом дверь квартиры и навстречу нам вышла его американская полицейская мама – в джинсиках и какой-то широченной домашней кофте без воротника, – я малость прибалдел!..

Я видел в своей жизни много красивых Женщин – и белых, и не совсем… К примеру – та же Бабе Беккер или эта теле-Арабелла!.. Они по-Человечески были очень даже красивыми и симпатичными.

Но пусть они заранее меня простят – все они, и белые, и темные, ни в какое сравнение не шли с Тимуровой мамой!

Сужу об этом не со своих Котовых позиций, а пытаюсь посмотреть на нее глазами нормального Мужика. То есть оценить Женщину по ее чисто Человеческим параметрам. Мне это иногда удается…

Так вот, возвращаясь к своему прибалдевшему состоянию, спешу сообщить, что таких красивых Женщин со смуглой кожей я и среди абсолютно белых не видел. И честно признаюсь, тут же подумал о своем Шуре Плоткине. Вот бы ему такую…

– Привет, Ма! – прямо из двери заорал Тимур. – Не сердись, мы немножко задержались…

– Мистер Тим Истлейк, – со сдержанной яростью тихо произнесла полицейская Мама, – извольте немедленно посмотреть на часы!..

Тимур уже давно дрых без задних ног в своей комнате, взяв с меня слово, что ночевать я буду только у него, а мы с Рут, абсолютно по-российски, сидели в кухне-столовой и трепались о том о сем, пока Рут не заметила, что у меня стали слипаться глаза…

После того как мы с Тимуром ввалились в квартиру в одиннадцатом часу вечера по нью-йоркскому времени, у нас с Рут не было Контакта всего первые десять минут. И то только лишь потому, что я сидел в рюкзаке, а Рут безостановочно крыла Тимура на чем свет стоит за то, что тот, задерживаясь в порту, не позвонил ей и не предупредил, что у него все в порядке и он скоро приедет домой.

С моей точки зрения, ругань была абсолютно справедливой. Судя по тому, как реагировал на это Тимур, он считал так же, как я. В качестве признания своей вины Тимур даже порывался чмокнуть Рут в щеку, чего мальчишки обычно делать не любят.

Я тихо сидел в рюкзаке, выставив наружу только один глаз и одно ухо, и ни во что не вмешивался. Хотя был целиком на стороне Рут. Уж домой позвонить мог бы, засранец!

Наконец Рут выдохлась. Я почувствовал, что она неожиданно поняла всю бесполезность сиюсекундных педагогических упражнений, ибо голова Тимура сейчас забита чем-то невероятно важным для него и ничего извне Тимур достаточно четко воспринимать не может.

Тимур слишком был занят предстоящим знакомством ее со мной, и все гневные слова Рут, обращенные к нему, пролетали мимо него. Рут это отчетливо просекла, сама поцеловала его куда-то в макушку, повернулась к огромному холодильнику, величиной со средний белый автомобиль, вертикально поставленный на задний бампер, и стала вытаскивать из него всякую разноцветную жратву.