Кыся 3: Кыся в Америке - Страница 23

– Ах, Мартын-Мартышечка… Интеллигентское распиздяйство к добру не приводит. Очеркишечко-то (статейку-то, заметочку-то, рассказик-то…) завтра уже в редакцию волочь. А головка – бо-бо, и денежек у нас в доме… сам понимаешь – тю-тю.

– Только без трагедий! – говорил я самым жестким тоном. – У меня есть хек, у тебя – полпачки пельменей. Выпусти меня и садись работать. И чтобы у нас сегодня вечером никого не было! Вернусь – проверю.

Я уходил из дому на целый день, возвращался запоздно – очерк был готов. При всех своих Человеческих слабостях, Шура был сильной Личностью! Мы ехали шагом, Мы мчались в боях И "Яблочко"-песню Держали в зубах…

Это я так часто слышал, что поневоле запомнил эти строчки. И как-то решил попробовать яблоки, на зуб. Должен признаться – не понравились. В отличие от оливок и маслин, за которые я, по выражению Шуры, "мог продать план родного завода"!

– А откуда ты знаешь эту песню? – спросил меня Мальчик.

– Какую еще песню? – удивился я.

– Ну, вот эту: "Мы ехали шагом, мы мчались в боях…"

Я чуть не подавился остатками гамбургера!

Ничего себе КОНТАКТИЩЕ!!! Это что же – он МОИ мысли читает?!.. Не Ребенок, а просто Рождественский подарок мистеру Ричарду Шелдрейсу!

– Это не песня, – назидательно сказал я. – Это стихи.

– Песня, – уверенно возразил мне Мальчик. – Ее Никитины поют. Такие – тетка с дядькой и с гитарой. Так тихо поют, но отпадно!.. Они к нам в колонию приезжали петь.

– В какую еще "колонию"? – не понял я.

– В обыкновенную, – отрезал Мальчик. – Лезь в рюкзак!

– Зачем?

– Нам знаешь сколько в автобусе ехать? Потом столько же на метро. А в автобусы и метро с животными даже в клетках и то – запрещается! Так что, залезай, не гордись.

– А куда мы поедем?

– К нам. В Квинс.

– Но мне завтра с утра нужно опять быть в порту…

– Мне тоже, – сказал Мальчик. – Вместе и поедем, Залезай в рюкзак. Или ты хочешь, чтобы тебя здесь портовые Собаки разорвали?

– Нет, не хочу. Ты мне так и не объяснил, что такое "колония"…

– Ты залезай в рюкзак, по дороге и поговорим…

Историйка была, как сказал бы Шура, – "я тебе дам!.."

Я попробую коротко пересказать ее своими словами. Мальчик рассказывал ее часа два. Рассказывал сбивчиво и неохотно, а в одном месте, когда мы уже на Сорок второй улице пересаживались с автобуса на метро, даже немножко поплакал – незаметно для окружающих…

Начнем с того, что с определением Человеческого возраста у меня вечные пролеты: Мальчику оказалось не десять лет, как я предполагал, а почти двенадцать. Просто он был худенький и совсем небольшого роста.

Еще два с половиной года тому назад, в Москве, его звали Тимур Зайцев и он жил с мамой на Васильевской улице, по той стороне, где Чешское посольство, но в старом доме, в однокомнатной квартире.

И с ними жил еще дядя Витя Кияшко. Он был не отчимом Тимура, а "сожителем" тимуровой мамы. Отца у Тимура вообще никогда не было.

Дядя Витя охранял пункт обмена валюты , на Белорусском вокзале, и у него был настоящий пистолет Макарова. В минуты особого трезвого благодушия дядя Витя разряжал пистолет и давал его Тимуру поиграть.

А когда дядя Витя не работал, они с мамой Тимура все время выпивали. И когда делались совсем пьяными, дядя Витя начинал бить маму Тимура – почему она его не прописывает в этой квартире?!.. Перепадало и Тимуру. То от мамы, то от дяди Вити.

И один раз Тимур убежал из дому к маминой сестре – тете Зине, которая жила в Нарофоминске.

Побыл там два дня, а потом тетя Зина повезла его обратно в Москву, на Васильевскую. И привезла как раз тогда, когда в квартире была уже милиция и "Скорая помощь". Оказалось, что, пока дядя Витя был на своей работе, мама сама напилась и уснула. А уже во сне захлебнулась своей же рвотой.

Похоронили маму на совсем новом кладбище – очень далеко от Москвы. От центра чуть ли не полдня добираться.

И девятилетний Тимур Зайцев остался жить с дядей Витей Кияшко, которого за доллары все-таки прописали в этой квартире. Как сказал Тимур – "задним числом". Что это – я не понял.

Стал дядя Витя приводить с Белорусского вокзала всяких женщин и делать с ними

сами понимаете что. Бросят в кухне матрас на пол для Тимура, закроются в комнате – и начинают!..

Дядя Витя и опекунство над Тимуром на себя оформил. Тетя Зина добровольно отказалась. Своих детей двое.

А один раз дядя Витя пришел домой уже пьяный. И без женщины. Увидел, что Тимурс ъел остаток супа из кастрюли, содрал с Тимура штаны и давай хлестать его ремнем по голой попе!

Но Тимур словечка не вымолвил – не хотел унижаться. Хотя боль была очень сильной и крик так и рвался из глотки. А дядя Витя все хлестал и хлестал! Да сам так распалился, что стал рычать по-звериному, а потом…

Вот тут Тимур и заплакал.

Слава Богу, мы уже вышли из автобуса. Это была конечная остановка – Центральный автобусный вокзал. И мы вышли в жуткую толчею, и никому до нас не было дела, и я краем глаза видел из рюкзака такое количество Черных Людей, какого я никогда не видел во всей Германии и России, вместе взятых!..

Мы зашли за угол какой-то китайской будки, торговавшей горячей жратвой, и Тимур там еще немножко поплакал. Потом мы спустились в ужасно грязное и мрачное метро и поехали в Квинс…

Короче говоря, этот дядя Витя Кияшко сделал с девятилетним Тимуром то, что он делал со взрослыми женщинами. Только в попу.

Это был ТАКОЙ КОШМАР, ТАКАЯ БОЛЬ, что тут Тимур не выдержал и закричал! Но дядя Витя зажал ему ладонью рот и сделал ЕЩЕ БОЛЬНЕЕ!

И тогда Тимур потерял сознание.

А когда очнулся – увидел храпящего во сне дядю Витю Кияшко, увидел свои окровавленные ноги, почувствовал страшную, жгучую боль сзади и с трудом натянул на себя штаны.